Татьяна Нешумова
Болезнь по моим закоулкам пройдется И вывернет черный, оставленный хлам. Я с телом китайца, с душою японца Иду в православный храм. Пока в нем болеет пространство церквей, Он розов и всех остальных мне милей. Когда его воздух прорвется, Высокий привратник мне дверь отопрет И выведет за руку архистратига, К небесным всадникам пристроит облака, И тень отлетит, и вериги греха, И это увидит, кто рано встает, Кому и Господь подает.
Я знаю 14 слов языка, 14 малых молитв. А небо глядит на меня свысока, Внимательно взоры вперив. И глупых соседей дверные зрачки Буровят мою пустоту, А я, надевая смешные очки, Машу им рукою: «Ту-ту!» Мне скоро исполнится время мое, Оно повернется во мне. И высветит небо, оконный проем, Растение кактус в окне. И грудо-брюшная преграда моя Навстречу тем звездам разверзнется вдруг, Но я в этом мире останусь стоять, Весло выпуская из рук.
Ни для чего мои стихи. А просто так, чтоб жить. Ты долго смотришь на меня — но просто так, чтоб жить. А я обычный человек. Всему своя вина. Я патриот. Мне из окна вся улица видна.
Долго ль с тобою еще я могу говорить обо всем? А потом — горевать обо всем? Противясь добру, Хочется мне никогда ничего не иметь, Ни о чем не жалеть никогда, ничего не делить. И не кидать себя алчущей ревности в пасть. Если тебе я противна своею сладкообманной улыбкой — Это пойму и приму я. Нечем во мне поживиться Радости божьей. Я рыбья, никчемная кость. Дерево самообмана живет, шелестит и лепит Душу мою, но его я могу обмануть. В медной ладони я семя твое подниму. Ветру отдать его или снова ребенка родить? Перед небытием нас разлучат с тобою То тело, то сумрак души. Ласка лишь нас бережет. Слово лишь держит в руках.
Мой первый ангел песенку поет. Второй на флейте песенку играет. А третий ангел в облако ныряет, в прозрачный бубен с бубенцами бьет. Четвертый ангел в синюю трубу свою дудит, а пятый ангел на меня глядит.
Он видит за моей спиной мой дом, других людей и черные дорожки, прозрачный свет, струящийся в окошки. Но как и я, он думает о том, что рыба по небу огромная плывет и за собой своих детей зовет.
У рыб есть свой аквариум небесный, у птиц есть лес, а у зверей трава, но человечья преклонится голова там, где укажет ангел ее место.
Надежда на ничто, Прикрытая ничем, Спаси меня опять, Переведи за руку По броду твоему, Оставь открытым дом, А после уходи На вечную разлуку. Когда смеется дочь, Мне негде больше жить. И значит в эту ночь Мне суждено не быть Ни матерью ее, Ни скатертью твоей, Ни папертью ночной В плену своих детей. Я слышу голос твой, Неживший человечек, И я — твой огуречик — Приеду за тобой.
Я не являюсь самым умным человеком. Я также не красивее всех женщин. Я не добрее всех людей на свете И не имею денег в кошельке. А ты меня опять запоминаешь, Безлиственное дерево в окне. Неголубое небо в вышине. Аквариума тусклое свеченье. Сравни мой рыбий глаз с дверным зрачком И упади в рыданиях ничком. Тень от лица и самое лицо. И детское в ладонях письмецо. А взрослое — руками прячет сон. Им никогда не слиться в унисон. Зимою все похоже на жилье. Передвигаться можно и дышать, Безоблачность спокойно провожать И ублажать спокойствие свое.
Зима не совершит насилья надо мной. Я медленно иду над бренною ночной Бессонницей. Никто не совершит насилья надо мной. Любя и не любя, меня никто не знает. Никто не совершит. Зима не совершит. Бессильная любовь меня не покидает, Причем в нее весь смысл судьбы моей зашит.
Побег увенчает сто мыслей в моей голове. Сто мыслей, что бродят ночами за мной по пятам. Одна. И одна с половиной. Представь себе, две! — Меня уже много на свете, а ты все один!
Ответь мне, ответь, почему ты молчишь, как снегирь? Зачем за тобой я неистово землю топчу? Зачем для прохожих плечом и ногами верчу И глаз надуваю от смеха, как мыльный пузырь?
Побег увенчает. А после побега — зима. Она, расправляя крыло, и не взглянет на нас. И чай наш остынет. И в реку весло упадет. Зима, расправляя крыло, и не взглянет на нас.
Давай я тебе никогда не совру, что люблю. Ты помнишь меня? Я теперь невозможно молчу! Ответь мне, ответь, почему ты молчишь, как зима? Зачем за тобой я отчаянно землю топчу?
Попробуй. Легко забывается все. Но попробуй забудь. — Никогда. Мне в сумерки нравится петь, а в туман говорить: «Никогда». И чтобы к обеду пирог испекался счастливый, как «вдруг...». За дружбу с верблюдом, который молчит или спит, Я все забываю, счастливое счастье вокруг. Клянусь, что я буду такою хорошей всегда! Что проще еще? Но мне в сумерки нравится петь, А в туман говорить: «Никогда!»
В какое-то заброшенное платье Заброшенное тело погружу И выдохнусь. И путь освобожу. И между мной и прочими людьми Связь установится деревянная. И пойдет дождь лить по дороге. Там, где липы цветут и цикорий. О каком горе может идти речь? Ни о каком горе.
Чего, чего, а уж недели Таскать свою тоску в портфеле И пришивать воротнички Крахмальные к улыбкам, А дымный ладан — к бороде, — Чего, чего, а уж нигде Такого не бывает. Об этом всякий знает. Чего, чего, а рыжий плед, Собаку, свитер и омлет Смешать на сковородке Своей тоски, а в противень Налить шампунь семейный, И как пирог подать Своей тоской взлелеянный И клейкой лентой склеенный Зеленый телефон, А для чего — не знать, А просто разыграть. Чего, чего, но кто-нибудь К тебе захочет заглянуть И разузнать твои дела, А дел-то — стирки два ведра, Готовки года полтора И мыслей красная икра, И мыслей детская игра. Чего, чего — а этого Ну никому не хочется. Тоску мою газетную Все знают наперед, И мусоропровод Ее давно уж ждет. Чего, чего, а этот хлам Я и потомкам не отдам. И знаки заклинания, И несуществования На бельевых веревках Сквозняк уж раскачал. Чего, чего? А просто я Летаю по ночам!!!